Режиссёр: Александр Велединский
Сценарий: Игорь Порублев, Александр Велединский
Композитор: Алексей П. Зубарев
В ролях: Андрей Чадов, Максим Лагашкин, Владимир Епифанцев, Алексей Чадов, Александр Робак и другие.

Есть всё-таки на свете такие истории, которые сами по себе — эпизод, набросок, отрывочная эмоция, интонация голоса, выражение лица. Попробуй продолжить — либо скатишься на банальность, либо завязнешь в деталях, либо поневоле двинешь в нарочный сюрреализм, от которого зачастую тепло — одному автору, да и то, лишь в свете невозможности высказаться более чётко, более ясно. Нужно быть очень уверенным или очень самоуверенным, что не одно и то же, человеком, чтобы браться такую пронзительную зарисовку разворачивать во что-то полноформатное, большое, с подробностями и развязкой. Не только постановка задачи, но и её решение — всё ложится на плечи автора. И справиться с такой задаче тем сложнее, чем пронзительнее тот первый эпизод, то первое мгновение.

Режиссёр Александр Велединский познакомился с историей "Живого" ещё в годы учёбы на Высших режиссёрских курсах, прочитав сценарий однокашника своего Игоря Порублева. Тот знал запах горной войны и у него родился такой карандашный набросок фильма-рассказа — двое вытаскивают третьего с поля боя, а сами погибают, прикрывая отступление. Выживший возвращается домой без ноги, не находя вокруг ни одной точки соприкосновения с реальностью, и такой точкой для него становятся два призрака его товарищей, непонятно как очутившихся рядом и даже не знающих, зачем они здесь, и куда потом уйдут, оставив героя в покое или забрав его с собой.
   В этой истории была своя музыка, своя тоска и своя пронзительность — два балагурящих призрака в зимнем камуфляже, пришедших оттуда, где холодно и никого нет. Велединский сразу попросил Порублева отдать ему сценарий, но тот не соглашался, "сам сниму". Но годы шли, наше кино не спешило возрождаться, и сценарий после доработок достался-таки Велединскому.
   И Велединский постарался. Он придумал замечательных персонажей, актёры вжились в них словно намертво, вросли, позволили им стать собой, и это уж не персонажи — это живые люди, хотя некоторые — уже мёртвые. Они заразительно смеются, они молча плачут, они — живые.
   Диалоги Игоря и Никича — двух призраков — это диалоги шекспировский глубины и захаровской заразительности. Каждая мельчайшая деталь на экране — живёт своей жизнью. Эпизоды — вершина кинематографического искусства.

И одно лишь, зато огромное, неподъёмное "но" над всем этим. И персонажи, и эпизоды, и иконописной почти мощи кадры — это оттуда, из истории, из крошечного образа, который следовало разжечь в костёр, пожар, стихию. Но ни костра, ни пожара, ни стихии не получилось. Искры вспыхивают и гаснут — вот бой в заснеженных горах, вот военный госпиталь, вот убийство не на войне, вот возвращение домой, вот двое призраков, бредущих по пустой Красной площади и танцующих в обнимку со своим неразлучным оружием под песню группы "Сплин".
   А общей картины как не было, так и нет. Как ни печально, несмотря на награду имени Григория Горина за лучший на "Кинотавре" сценарий, несмотря на его историю, несмотря на все заметные попытки собрать его воедино уже на монтажном столе — скажу сейчас самое ужасное — сценария у фильма просто нет.
   Другой фильм Велединского, сакраментальное "Русское", обладал таким мощным внутренним стержнем в лице лимоновского литературного подростка Савенко, что силу эту, кажется, нельзя перешибить ничем — каждый художественный приём этой могучей харизмой пригибался к общему стволу и ставился как то лыко в строку. "Живой" же, при ничуть не менее сильных персонажах-эпизодах-диалогах, категорически отказывается играть по правилам киноромана, предпочитая оставаться искрами в темноте вместо костра из этих искр.
   Во время просмотра отчаянно заметно, как Велединский донельзя удлиняет эти эпизоды, пытаясь остановить мгновение, заставить эти мгновения идти стройным потоком хоть куда-нибудь, хоть бы и не в том направлении, но — идти. Некоторые эпизоды даже повторяются почти целиком — картинкой, музыкой, планами, пейзажами, словами — по нескольку раз за фильм. А всё равно остаются просто повторёнными раз от раза отрывочными эпизодами. Никуда не ведущими, самоценными, но не желающими отдавать эту ценность наружу, в общее полотно фильма.

Так всё и тянется, до самого финала, с неизбежно-непонятным священником Чадовым-младшим, с "красным смещением" в сюрреализм, безысходность и религию. А ведь про религию уже всё было сказано ещё в эпизоде, где Кир кричал "Бог!", и в ответ раздавалось молчание. А ведь про безысходность уже столько раз говорили другие, и мелковата она как вывод из истории двух призраков и одного солдата. А ведь про призрак уходящего воина в шинели именно в прощальном ключе уже так хорошо прозвучал эпизод в фильме "Вор".Велединский не сумел собрать в единую картину то, что не захотело соединяться. Не сумел преодолеть барьер блестящего, но эпизода и нарисовать полотно, как этой было с "Русским". Чего очень и очень жаль.