Юстейн Гордер

Норвежского писателя и философа Юстейна Гордера у нас не знали до прошлого года, пока на русском языке не издали самый известный его роман “Мир Софии” (1991), в котором вся история мировой философии была увлекательно и просто изложена в виде переписки маленькой девочки с загадочным незнакомцем. Книга на столь специальную тему произвела настоящий коммерческий фурор – ее перевели на 35 языков, ежегодно переиздавали, а сам автор в 1997 году основал собственную экологическую премию с призовым фондом в 100 тысяч долларов. Пятилетней давности роман “Дочь циркача” тоже посвящен тонким вопросам современной мысли, однако Гордер и здесь умудрился изготовить для такой проблематики яркую упаковку.

Главного героя книги зовут Петтер, и он с детства (пришедшегося, как и у автора, на 50-е годы) отличается парадоксальным сочетанием незаурядной фантазии, постоянно генерирующей разные занятные истории, и полнейшим отсутствием амбиций. Петтеру прочат блестящее литературное будущее, но ему скучно: “Писать романы – слишком обыденное занятие. Романы пишут люди односторонние. Придет время, и писать романы станет так же обычно, как сегодня читать их”. Вместо этого он придумывает себе редкостную профессию – он тайно продает подуставшим писателям (в том числе весьма знаменитым) литературное сырье: целиком разработанные сюжеты, фабулы, наброски и просто отдельные хлесткие афоризмы.

Вроде бы ничего противозаконного. Но, разумеется, писатели тщательно скрывают – не столько от публики, сколько друг от друга, – что своими премиями, славой и новыми книгами они обязаны малоизвестному за пределами профессиональной среды литагенту (таково официальное “прикрытие” торговца сюжетами) по прозвищу Паук.

Прозвище неслучайно: расчетливый, хитрый и, главное, фантастически изобретательный Петтер постепенно опутывает своей сетью всю Европу, превратившись из “литературного негра” в настоящего “сверхписателя”, чуть ли не Господа Бога от беллетристики. Книги Ветхого Завета, напоминает он, считаются боговдохновенными не потому, что Саваоф продиктовал пророкам и жрецам каждую букву, а потому, что дал им идею, первотолчок – каждому по его таланту и наклонностям. И точно так же, как по мере накопления багажа знаний и рефлексий философы ополчились на Бога, объявив устами Ницше о его смерти, писатели ополчаются на своего новоявленного “кукловода” и приговаривают его к физическому уничтожению. Но тому уже и дела нет до этого: Паук полностью поглощен неожиданным завершением своей собственной истории, растянувшейся на 29 лет.

Сосредоточившись на этом нарочито мелодраматичном сюжете, не сразу спохватываешься: Гордер всю дорогу рассказывает нам не о чем ином, как о кризисе перепроизводства интеллектуальной продукции в эпоху постмодерна. Сквозная история, проходящая по всей книге, – о дочери директора цирка, которая была воспитана приемными родителями и смогла узнать своего настоящего отца, только упав с трапеции и сломав шею. И, повторяя ее на разные лады, норвежский философ и идеалист ненавязчиво призывает: вернитесь к себе, пока не треснул ваш хребет.